Академический театр имени Тургенева, переживающий уголовную драму, принял нового режиссера. Владимир Хрущёв уже 30 лет служит Мельпомене. Его имя знакомо театралам всей страны — он работал во многих российских театрах от Дальнего Востока до Северного Кавказа. Сейчас труппа орловского театра переживает не лучшие времена — театр по-прежнему закрыт, но планы на этот и следующий сезоны у нового режиссера уже есть. Об этом и многом другом — в эксклюзивном интервью Владимира Хрущёва.
Вы уже успели познакомиться с труппой театра. Каково первое впечатление?
— Знакомство с труппой как первое свидание с девушкой. Волновались все, особенно я — потому что я был в центре внимания. По первому впечатлению энергия людей, которые из зала смотрели на меня, была положительной. И это очень важно. Я не почувствовал никакого сопротивления или какой-то агрессии. Все началось по любви, а дальше будет видно.
Вы начинали как дипломированный режиссер театра пантомимы, затем окончили Челябинскую академию искусств и культуры, еще позже — Высшую школу ГИТИСа под руководством профессора Бориса Голубовского. У вас 30-летний стаж работы и, можно сказать, что судьба побросала вас по стране — от Чувашии до Калуги, от Дальнего Востока до Северного Кавказа. Вам просто не сидится на месте. Почему так?
— Видимо, у меня инстинкт новизны очень развит, и не хватает в жизни праздников и впечатлений, поэтому я с удовольствием и очень легко перемещаюсь по пространству России и за рубеж.
Вам надоедает один и тот же пейзаж?
— Совершенно точно, я быстро к нему привыкаю, и, мне кажется, это влияет и на творчество. Но я не скажу, что это было всегда, сейчас это меняется — уже хочется какого-то постоянного места, к которому привыкаешь.
Ваши друзья говорят, что вы человек, беззаветно преданный театру, в некоторых моментах очень принципиальный, иногда бываете жестким, ироничным, и вам очень нравятся эксперименты. Сами себя вы относите к театральным экспериментаторам?
— В любом случае, любой спектакль это эксперимент. Мы все экспериментаторы. Для меня спектакль это всегда какое-то приключение. Но есть еще понятие режиссерского стиля. Иногда меня зовут в театры ставить спектакли, точно предполагая, что это будет не классическое прочтение, не стандартное. Это тоже, наверное, можно назвать экспериментом. Я люблю слово «эксперимент». Он заложен и в репетициях. Если мы будем экспериментировать и не бояться быть свободными — значит нас ждет успех.
Последние три года вы служили в Областном калужском театре, поставили рам ряд интересных спектаклей, ушли оттуда с благодарностью губернатора за личный вклад в культуру региона и профессиональное мастерство. Не собираетесь ли вы часть сделанного там перенести на орловскую сцену?
— Ни в коем случае. Во-первых, это скучно и неинтересно. У меня были такие варианты, когда некоторые театры просили повторить то или иное произведение, или были такие условия, когда это надо было сделать. Всегда это делаю с неохотой. Потому что все ключи найдены, на все вопросы я практически ответил. Некоторые режиссеры любят это делать — повторяют, дублируют. Я к ним не отношусь. Мне каждый раз интересно какие-то новые планеты открывать, а не заниматься топтанием на месте.
Еще про вас говорят, что вы долго и придирчиво выбираете материал для постановок. С чего планируете начать здесь? Или это еще не решенный вопрос?
— Этот год уже примерно расписан. Есть какие-то планы, но они, наверное, изменятся, потому что я еще не знаю труппу. Сложно что-то планировать, если не знаешь, с кем работать будешь. Но хотелось бы вот что: есть такой журналист, неоднократный призер ТЭФФИ, он пишет и пишет хорошо. Я прочитал, помимо его киносценариев, его повесть, которая написана недавно по документальным материалам, по журналистскому расследованию. Одну из машин замело снегом в лесу, и неоткуда было ждать помощи, а там была девушка, которая рожала, она родила прямо в этой машине, и были люди, которые пытались ее спасти, их судьбы были переплетены, и образ метели очень поэтичен. И, мне кажется, это будет очень любопытно и посмотреть зрителю орловскому, и поучаствовать актерам в этом материале, потому что нет готовой пьесы — мы ее будем придумывать, есть только повесть, и мне было бы интересно с этим поработать.
В одном из своих интервью вы упомянули мечту об абсолютном театре. Расшифруйте.
— У каждого режиссера, конечно, он свой. И, я думаю, абсолютно идеальный театр это театр, который ты создал сам. Это, как правило, когда режиссер курса берет актеров, которые его понимают с полуслова и на этом курсе рождается какой-то театр. Примеров тому тьма — Женовач, Фоменко и прочие. Когда люди дышат одним воздухом, когда они — одной крови, тогда рождаются какие-то удивительные вещи. Может ли это возникнуть в репертуарном театре, когда я не знаю труппы, а труппа не знает меня, и мы пытаемся создать художественное произведение? Может, но на это нужно очень много времени.
У вас богатый опыт. В вашей профессиональной копилке 50 поставленных спектаклей. Как найти тот самый компромисс между глубиной актерского замысла и репертуаром, зажатым в определенные рамки — касса, сборы и так далее?
— Зритель должен прийти на «здесь и сейчас», на то, что он понимает, что его волнует. Вот если об этом думать, тогда нам поверят. Меньше всего хочется думать о том, что репертуар театра должен складываться из разных слоев — для одной части население — одно, для интеллектуальной публики — второе. Идеально хотелось бы, чтобы и те, и другие в одном спектакле увидели то, что им понятно и что они хотят увидеть. Вот к этому хотелось бы стремиться.
Наверняка, такая ситуация, что вы становитесь режиссером в театре, который практически закрыт, у вас впервые?
— Да, но мне везет на такие приключения, скажем так. В театр войти мы не можем, он официально не открыт, репертуар играть не можем, полноценно репетировать — тоже. С одной стороны, это не очень хорошо, но с другой стороны, у меня будет больше времени привыкнуть к городу, к театру, это ведь тоже очень важно.
Источник: Орловское информбюро
